ее повидать. По словам Хэксби, она почти не пострадала, не считая порезов и ушибов, но не благодаря мне, поскольку это я без всяких причин подверг ее опасности, которая чуть не стоила ей жизни.

– Крепкая, как старый сапог, – сказал Сэм, когда пересказывал мне разговор. – Попомните мои слова, сэр, она переживет многих из нас.

Он также сообщил мне новости: что служанка леди Лимбери, та, что я видел вчера в Пожарном суде, сошла с ума на Лондонском мосту и убила Громвеля ударом бутылки по голове и что Лимбери заколол ее шпагой прежде, чем она могла наброситься на него и его жену. Он также слышал, что леди Лимбери страдает от боли, поэтому вполне возможно, что служанка напала на нее тоже.

Я прокрутил эти сведения в голове. Из того, что я видел вчера в Пожарном суде, можно было заключить, что служанка леди Лимбери была предана своей хозяйке до такой степени, что была готова навлечь на себя гнев хозяина, пытаясь прийти ей на помощь. С какой стати ей нападать на хозяйку? Скорее всего, служанка пыталась защитить ее от Громвеля и Лимбери.

Хотя это уже не имело значения. Мертвые не могут себя защитить. Кроме того, слово джентльмена весит больше на весах судьи, чем слово служанки.

Больше никаких дурных снов, дал я себе обещание рано утром в пятницу. Больше никакого лауданума, невзирая на боль от ожогов и ушибов.

Я проснулся и лежал в темноте. Было слышно, как кукарекали петухи на навозных лондонских кучах, а потом неутомимо чирикали птицы. Я отодвинул полог кровати и смотрел, как свет, грязно-серый, как река в пасмурный день, возвращался в мою спальню. Я повторял себе снова и снова, что смогу вынести боль, если захочу.

Постепенно меня окружили звуки просыпающегося Савоя. Я слышал, как Маргарет прошла по холлу, как брякнул засов на двери, выходящей во двор. Потом снова уснул. Никаких снов, слава богу, мне не снилось, или я их забыл.

Когда я проснулся, было уже совсем светло. Я лежал, наслаждаясь отсутствием боли еще и потому, что знал, что это ненадолго. Впервые за несколько дней, если не недель, я был в ладу с собой. Голова была не забита ничем. Возможно, поэтому опять два слова медленно проплыли в сознании, словно листья в ручье, как тогда, во вторник.

«Каинова печать».

Слова моего отца, когда я видел его в последний раз, во время нашего последнего разговора. Все возвращалось туда, в тот день, когда он пошел в Клиффордс-инн и потом вечером все болтал и болтал о том, что он видел, пока вконец не утомил меня своим детским вздором, и, возможно, мне даже стало стыдно, что у меня такой отец. Если отец смотрел на меня с небес, возможно, и ему было стыдно, что у него такой сын.

Я свесил ноги с кровати, не обращая внимания на приступы боли, и отыскал халат и тапочки. Взял отцовскую Библию с прикроватного столика и медленно спустился вниз, останавливаясь на каждой ступеньке.

Сэм и Маргарет спорили о чем-то на кухне. Я прошел в гостиную.

В углу стоял старый шкаф. Коробка без крышки, в которой хранились пожитки отца, стояла на верхней полке. Я снял ее с полки и поставил на стол рядом с Библией. Потом сел в кресло и стал перебирать содержимое. Мои движения были медленными и неловкими. Теперь у меня были перевязаны обе руки.

Вот и все, что осталось от целой жизни. Литеры, старый складной нож и клочок бумаги, который выглядел меньше и более потрепанным, чем раньше. Как и Библия. Я взял книгу и открыл ее на последней странице, где хранились волосы моей матери, прикрепленные к обложке. Я раскрыл Библию на первой странице.

«В начале сотворил Бог небо и землю».

Книга Бытия, глава первая, стих первый. Отец читал Библию каждый день своей жизни, за исключением последних недель, когда он потерял способность расшифровывать черные значки на бумаге, уж не говоря о том, чтобы понять их смыл. Но даже тогда он держал раскрытую книгу на коленях и автоматически переворачивал страницы, как папист перебирает четки. Он знал свою Библию так же хорошо, как мужчина знает тело своей возлюбленной. Притрагиваясь к ней, он находил успокоение.

Книга Бытия, глава четвертая. Каин убивает своего брата Авеля. Бог изгоняет его с земли и делает скитальцем. Это наказание Каина за убийство брата. Бог запрещает всякому сократить наказание, убив его и тем даровав более легкую участь скорой смерти.

«И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его».

«Да, – подумал я, – наконец-то я понял, что имел в виду отец». И знание потрясло меня. Я закрыл книгу, подошел к двери и позвал Сэма.

Мы с Сэмом предприняли еще одну мучительную поездку в тряском наемном экипаже. В сумраке кареты он стоически хранил молчание, только смотрел на меня с укоризной, и это было выразительнее слов. Мне следовало лежать в постели, чтобы Маргарет кудахтала надо мной, а Сэм охранял.

В Уайтхолле я дал ему денег расплатиться с извозчиком и позволил помочь мне выбраться из экипажа. Люди глазели на нас, когда мы медленно шли мимо охраны на воротах. Один солдат собрался нас остановить, но его сержант, который меня знал, удержал его, схватив за рукав.

В Большом дворе было еще хуже. На нас показывали пальцами. Кто-то прыскал от смеха. Мы с Сэмом представляли собой ходячее олицетворение немощи: калека с одной ногой, на костыле, и человек с изувеченным лицом в поношенной одежде с походкой старика. Наверное, они не могли понять, кто кого поддерживал.

Я послал Сэма узнать, как найти мистера Уильямсона. Нас направили в контору лорда Арлингтона. Я ждал во дворе, пока Сэм ходил к Уильямсону с просьбой уделить мне время для разговора. Я не думал, что Уильямсон обрадуется, что я заявился в его контору. Те из нас, кто работал на него в Скотленд-Ярде, редко отваживались посещать контору милорда, если только наш патрон не приказывал прийти туда.

Было ясное утро, а приступочка для посадки на лошадь находилась на солнце. Ожидая Сэма, я сел на нее, закрыл глаза и позволил усталости навалиться на меня. Не знаю, сколько прошло времени. Кто-то ткнул меня в плечо, и я тотчас открыл глаза.

Передо мной стоял Уильямсон, спиной к солнцу, и его лицо под шляпой было лишь немного четче тени. За ним на почтительном расстоянии стоял Сэм.

– Прошу прощения, сэр, – вымолвил я,